Борис Владимирович Дубин - руководитель отдела социально-политических исследований Левада-центра, ведущий социолог чтения в РФ, проницательный аналитик образовательной сферы России и ее эволюции.
- Борис Владимирович, в 1960-1980-х культ образования казался всеобщим. Перестройка усилила его. Как он «слинял в три дня»?
-Я думаю, что время, которому положено начало при Горбачеве, закончилось очень давно - в 1993-1994-м. Дальше пошла, как сказал поэт, «другая драма». Началось разочарование в идеях, которые предлагала предыдущая власть. Причем по массовой интеллигенции «шок» 1992-1993 годов ударил сильней, чем по другим слоям. И даже не из-за того, что лишений было больше.
Жесткое время столкнулось с «легендой интеллигенции», с ее завышенными представлениями о своей роли в обществе, о своих возможностях, влиянии на власть, о своем мобилизационном потенциале.
И оказалось: потенциал скромней, чем в легенде интеллигенции значилось. Открылись вещи, которые больно и неприятно проговаривать: проще от них уйти.
Идеи конца 1980-х и начала 1990-х: нужно создать, можно создать и мы вот-вот создадим альтернативную систему образования, свободную печать, другую, общественную сеть библиотек, иное кино и телевидение… они ведь не были реализованы системно. Ни одна. Хотя при этом везде есть точечные примеры очень успешного развития.
В Екатеринбурге с 1990-го действует негосударственный Гуманитарный университет - с отличной библиотекой (до белой зависти - по нынешним временам), с приглашением преподавателей из Москвы и Петербурга, с экономической уверенностью - и с явным духом свободы. В Перми энергичный молодежный «Мемориал»: у них есть и летние волонтерские лагеря для подростков, и даже что-то вроде интернет-телевидения: выкладывают на сайт лекции историков, например. Похожее движение (хотя и поскромней) есть в Сыктывкаре. В Саратове, в Самаре, в Нижнем Новгороде (где федеральной программой «Культурная столица Поволжья» руководит неутомимая Анна Гор) - везде окрепли отдельные институции, сумевшие использовать потенциал времени.
Но лицеи, гимназии (хоть они и появились) не стали альтернативой государственной школе. Еще меньше качественных альтернатив высшей школе. Мечта о российских образовательных институциях, которые стали бы частью мировых, системно не реализована. Отчасти – но лишь отчасти - воплотилась в РГГУ.
Кипели разговоры о радикальной реформе высшей школы. А выяснилось: система может трансформироваться, не меняясь. Может увеличить нагрузку на всех преподавателей без изменения их состава. Может изготовить и провести через ВАК массу новой учебной литературы (в том числе и по новейшим специальностям), уровень которой ниже всякого разумения.
- Я как-то видела два новых учебника по очень «горячему» предмету. Из МГУ и из Кембриджа. У нас самым свежим был источник 1974 года, у них — года издания. По плотности информации книги различались на порядок.
Учебник МГУ тогда много хвалили: он и в топ-лист Non/fiction попал. Учебник Кембриджа был выписан без проблем через Amazon. Правда, 19-летний владелец истратил на него свой месячный заработок. В библиотеке родного факультета такой книжки нет до сих пор.
Думаю: это точечный пример системной беды. Или хотя бы частой.
-…И оказалось: несмотря на скудеющие библиотеки и прочее, можно заставить население все больше и больше платить именно за тот уровень, какой есть. Не за возможность выбора. Не за качество. А просто за то, что это есть.
51% студентов в России сегодня — «платники». При этом, по данным статистики, профессорский корпус почти не менялся с 1980-х. Он стареет. Отстает от мировой науки. Не ведет собственных исследований.
- Но отставание от мировой науки волнует только 5% студентов. Лишь 9% их озабочены недостатком иностранных преподавателей в вузах России. Лишь 10% недовольны качеством образования в целом.
Помните бунт студентов соцфака МГУ из-за качества преподавания? А больше и прецедентов не было. Почему?
- Очень многие из нас другого качества образования и не знают. Никогда не имели, - и потому не могут предположить, что его можно иметь, что на него можно ориентироваться. Весь советский период в закрытом обществе безальтернативность была ведущим принципом. И это работает до сих пор.
Работают и усталость, равнодушие, надорванность большой части населения. Сосредоточенная на себе, плохо понимающая большой мир и не сильно желающая туда войти власть. Состояние институтов, которые должны создавать и множить интеллектуальную элиту той же высшей школы.
И еще: как ни парадоксально, главная мифологема российского общества сегодня - деньги. В нашем новом мифе они все могут. И их никогда не хватает.
- То есть семьи считают данное образование хорошим уже потому, что за него плачено? И значит, плохим - за 7 тысяч у.е. в год - оно не может быть?
- Скорее работает другой механизм. Чего хотят студенты? Получить хорошую специальность. Какая это - хорошая специальность? Та, что дает хорошую работу. Какая это - хорошая работа? 78% отвечают: та, которая дает хорошие деньги. Все, круг замкнулся.
- А экономике «стабильности» нужны в лучшем случае геологи, нефтехимики и металловеды. Ну и дистрибьюторы всего прочего.
- По нашим опросам, подавляющее большинство студентов РФ не используют те возможности дополнительного образования, которые все же есть. Правда, 60% говорят, что у них таких возможностей не было. Но среди тех, у кого были, - воспользовалась ими лишь треть.
По другому нашему опросу - у 40% подростков-реципиентов была возможность учиться в гимназиях, лицеях, спецшколах. Воспользовались - 6%.
Невзирая на прямую вроде бы связь качественного образования с позицией на рынке труда, со статусом, по данным Левада-центра, только 6-8% тех, кто сейчас учится, хотят получить реальное, качественное образование.
- Почему, Борис Владимирович?
- Дело ведь еще и в типе общества, в его представлениях о человеке, о самых разных вещах, не имеющих вроде бы прямого отношения к качеству знания.
За нашим социумом не стоит идея жизни как роста, как увеличения собственного потенциала и потенциала окружающих. У нас не проповедана идея качества. Идея совершенствования. Респект к тем, кто сам готов вытащить себя, как Мюнхгаузен из болота, за волосы. Общее признание ценности их усилий.
Я бы так сформулировал для себя ноу-хау развитых обществ: видимо, в них система представлений, которая формирует человека, его представления о себе и о другом, формирует общество (по крайней мере его ведущие группы), держится на трех «с». Это — самостоятельность, состязательность и солидарность.
Без самостоятельности, в мире рабов и хозяев, не может быть современного общества. Дух состязательности, альтернативы, выбора: без него нет динамики. А современное общество динамично, иначе оно не могло бы отвечать на вызовы времени. И, наконец, солидарность: для человека современного общества солидарность не отменяет состязательности. Солидарность в устойчивых формах, воспроизводимых от года к году, от поколения к поколению.
А Россия все-таки - очень атомизированное общество… В нем есть несколько серьезных ограничителей. В том числе - чрезвычайная бедность населения. Не только деньгами, но и доверием, поддержкой усилий, позитивным расчетом на другого, желанием сделать лучше, чем было вчера и сегодня.
Да, все это следствия тоталитарного периода. Но они еще работают.
Поэтому нет ни ориентации на взлет, ни ориентации на единение с себе подобными.
Наша проблема не в креативных способностях: они есть. А в организованности усилий, в поддержании их. В механизмах самовзращивания - как черты целого слоя, а не людей или семей.
Но пока идеи и примера самовзращивания нет в опыте большинства.
В исследованиях Левада-центра есть подгруппа, которую мы рассматриваем как лабораторную: те, кто сейчас получил или получает второе высшее образование. Так вот, у подавляющего большинства родители закончили вуз, многие имеют ученую степень. Их домашние библиотеки значительно больше среднего размера по стране. Эти люди на порядок чаще говорят и читают на иностранных языках, бывали за границей.
У очень большой части этой группы была нетипичная обстановка в семье: родители читали детям, дети читали родителям, обсуждали прочитанное. Так росло качество общения этих мальчиков и девочек в школе, падала конфликтность в отношениях со сверстниками, с преподавателями. А социабельность - готовность к положительному контакту через общение - положительно влияет на общие установки. На качество учебы. На ее результаты.
Таким образом: идея самовзращивания в России связана с образовательным цензом родителей, с особым коммуникативным климатом в семье, с наличием некоторых денег и готовностью тратить их на образование детей, на приобретение хороших, долгодействующих книг… Все это - социальные умения и культурные капиталы.
Но доля этих семей невелика. 6% по стране в целом. И 4% молодежи.
- Почти как в статистике России 1900-х, где группа «активно читающих» составляла 4% населения. Но тогда все преподаватели и ученые в сумме давали 0,5% населения империи, «лица свободных профессий» - еще 0,5%, финансисты - 0,07%. А 64% сограждан были вовсе неграмотны. В 1970-х СССР добрался до всеобщей десятилетки. И что ж: мы вернулись к той же доле высокообразованных? Всего за 25 лет?
И еще: в России 1860-1910-х и дети социальных страт, не имеющих опыта самовзращивания, рвались учиться. Это дало им прочные социальные лифты, а стране: Ключевского, Чехова, Сурикова и Бакста, братьев Рубинштейнов, генерала Деникина, Нижинского - да тысячи! В 1918-м смоленским гимназистом стал Твардовский: он сдал вступительный экзамен, для чего отец-кузнец год платил репетитору-восьмикласснику. Учиться «на инженера-путейца» мечтал слесарь Никита Хрущев: да жизнь не дала…
Почему эта тяга не работает в РФ-2010 с ее «всеобщим средним»?
- Сегодня даже у тех, кто получил и получает сейчас второе высшее, нет ощущения, что это поможет им занять лучшие позиции на рынке труда. И здесь - самое тревожное. У них нет ни культурных, ни социальных гарантий, что они будут востребованы в качестве тех специалистов, которыми сами себя сделали. Больше того! Уровень их неудовлетворенности - возможностью влиять на свою жизнь, на свое положение, на ситуацию в городе, где они живут, - выше среднего по стране.
Образуется разрыв между тем, чего эти ребята хотели, во что вкладывались, - и тем, что могут предоставить социум и рынок труда. И получается: чем большего ты добиваешься от себя, тем меньше гарантий, что ты найдешь себе адекватное место на рынке труда России.
Возникает вопрос: зачем мне все это? И немалая доля молодых людей, способных по своему потенциалу получить и второе высшее, и ученую степень, - отказываются, не видя возможностей немедленной гратификации (в частности, в виде роста доходов, который для них для всех очень важен).
Хотя я уверен, что в потенциале таких ребят не 4%, а хотя бы 15—20%.
Но общество не построило нового механизма их встраивания в социум. И притом разрушило старые системы встраивания - в той же высшей школе. У нас сегодня вовсе нет институтов, которые поощряли бы повышение человеческого качества, отвечали бы за повышение качества нации.
…Надо быть очень внимательным к молодым университариям. К тем, кто окончил магистратуру и начинает преподавать. Это важный слой, в него надо вкладываться, его надо долго и не скаредно кредитовать: он создает сегодняшних учащихся - завтрашних работников. Но тут надо хотя бы понимать связь и иметь готовность работать на будущее. А это для нынешней России не характерно.
Готовность планировать и закладывать будущее - очень низкая. Это касается и населения, и продвинутых групп, и властных элит.
- То есть в хорошее образование детей вкладываются лишь те, для кого это наследственный, уже безусловный рефлекс? Но если группа так мала, она не модельна и не влияет на социум. Мало ли неформальных объединений? Есть готы, а есть ботаники. В 1950-1980-х хотя бы книжные тиражи формировали ценности (хотя, как оказалось, нестойкие).
- Я не склонен идеализировать современную семью. Интеллигентскую в частности. Я считаю, что стопроцентных заслонов в семье нет. Она пронизана теми же конфликтами, разрывами ориентаций, что и социум.
Но, насколько я знаю, нет хороших статистических исследований вот о чем: какая часть людей и семей, образовывавших позднесоветскую интеллигенцию, сумела передать культурный капитал, образовательный ценз, моральные представления своим детям? Возникли ли династии интеллигенции? Какой объем они занимают в образованном слое? В обществе? Думаю, это очень небольшая величина.
А ведь это очень важная вещь: другие стартовые возможности, другая коммуникабельность, другое отношение к проблеме выбора и качества. Это должно быть сформировано в нескольких поколениях и устойчивыми институтами. Но идти по твердой устойчивой почве, сформированной несколькими поколениями, идти, постоянно подымаясь вверх, - все не удается.
- У нас нет и форм спокойного цивилизованного разговора об этом.
- У нас вообще утрачена практика проговаривания серьезных вещей. Или скомпрометирована сама практика говорить всерьез…
Кто-то объясняет это постмодернизмом. Кто-то - тотальным цинизмом, разъедающим все сословия, включая образованное. Есть и то, и другое. И явный дефицит площадок, на которых это можно обсуждать. И явный дефицит языков, на которых это можно обсуждать, а не драть глотку, перекрикивая друг друга, как на ток-шоу. Но общий итог: обсуждаются серьезные проблемы общества плохо.
А это скверно. Так не должно быть.
Уж до чего было тяжелейшее положение в Германии после войны: позорно и отвратительно считать, даже называть себя немцем, экономическое положение отчаянное, казалось бы – позади ужас, впереди – никакой перспективы. Но все-таки уже в 1946 году начали выходить такие книги, как «Прощание с прежней историей» Альфреда Вебера и «Аналитическая психотерапия» Франца Александера, книга Ясперса о немецкой вине и его же – об идее университета, «Миф о государстве» Кассирера и «Эсэсовское государство. Система немецких концлагерей» Ойгена Конона, «Три пути в философии религии» Тиллиха и «Психолог в концлагере» Виктора Франкла. О литературе, живописи, музыке уж и не говорю. Шла огромная работа по рационализации, выговариванию, упорядочиванию того, что произошло.
Кстати, сразу же началось отчаянное сопротивление: не надо бередить раны, и без того мы втоптаны в землю и обижены… давайте строить другую Германию, а потом разберемся: что мы оставили за спиной?
И все равно эта работа шла, на разных уровнях: от книг интеллектуалов до школьных классов - через поддержку массмедиа, через высшую школу. И дошла до эпохи «немецкого чуда», когда эти взгляды стали взглядами большинства. Работа, шаг за шагом, была проделана (хотя никто не сказал, что она закончилась) - но результат, вот он. А если этого нет?
Много ли у нас было книг 1990-х, которые всерьез объясняли нам, чем было общество 1970-1980-х? И чем были сами 1990-е?
Прошло 20 лет - где их общезначимые, хоть сколь-нибудь широко признанные интеллектуальные плоды? Особенно в сфере рационального осмысления реальности.
Беседовала
Елена Дьякова
28.06.2010
Комментариев нет:
Отправить комментарий